Особенности художественного языка и стиля А. Платонова в повести «Котлован»

Аннотация. Статья посвящена особенностям художественного языка и стиля Андрея Платонова в повести «Котлован». В работе рассматривается проблема художественного мироощущения в утопии и его отражение в своеобразном языке повести. Бессмысленность языка и самого коммуникативного акта обнаруживается в сюжетно-композиционном плане, в описании устройства и распространения «новояза», который становится одной из причин гибели отдельных персонажей, и, шире, всего утопического общества. Особо подчеркнуто, что язык персонажей «Котлована», лишенный коммуникативной функции, обнаруживает абсурдность самой социалистической утопии. Это дает возможность приблизиться к авторскому пониманию действительности и эпохи в целом. Анализ художественного языка и стиля А. Платонова в утопии «Котлован» позволяет привлечь внимание читателя к проблемам, которые волнуют автора, отразить его философию, видение мира и возможного будущего нашего общества.
Язык А. Платонова, который представляет для лингвистов богатейший объект исследования, характеризуется необычностью грамматического, семантического и герменевтического уровней и порой поражает нас своей абсурдностью. Мы отталкиваемся от той точки зрения, что своеобразный язык А. Платонова – это не случайное проявление стиля писателя в художественных текстах, а продуманный прием художественной нарративной стратегии. Изучение указанного явления определяет актуальность данной работы в контексте исследования творчества писателя.
Опираясь на эту точку зрения, в настоящей статье мы рассматриваем проблему соотношения смысловых элементов в утопии «Котлована» и их языкового выражения: абсурдности, выраженной в сюжетно-композиционном плане, в художественных приемах, описывающих картину строительства «общепролетарского дома», а также собственно в образах устройства «новояза». Кроме того, в плане выражения своеобразного стиля Платонова анализируются аномалии высказываний героев повести, демонстрирующие бессмысленность коммуникативного акта персонажей утопии «Котлован».
В ходе исследования была выдвинута гипотеза, что язык своих произведений А. Платонов «подчинил» языку эпохи, но в то же время указанный язык, по нашему мнению, отражает не реальный, а «фиктивный» утопический мир. Подобная контаминация позволила родиться тем особенным, неповторимым, несущим особую смысловую нагрузку языковым элементам стиля писателя, которые мы находим в повести «Котлован»
В данной статье мы рассмотрим проблему языка только на «поверхностном» уровне самого языка в художественном тексте, в повествовании утопии «Котлован».
Следует упомянуть, что язык А. Платонова, уже будучи описан многими исследователями, определялся как «странный язык» (В.В. Ермилов, Е.М. Гурвич), «косноязычие» (Н.Н. Носов), «смутные слова» (А.А. Дырдин), «юродивая фраза» (С.Г. Бочаров), «стилистический экстремизм» (И.А. Бродский) и т. п.
Обобщая исследования по данной теме, перечислим несколько источников деформации языка, «прародителей новояза» в тексте повести «Котлован»:
1) казенный язык власти, официальной верхушки общества, который отличает смысловая размытость, обобщённость, безадресность;
2) язык радио, который порождает язык пропаганды, лозунговость;
3) советская программа борьбы с безграмотностью, когда при обучении людей используются не общепонятные слова, а слова, относящиеся к «тяжелому словарю пропаганды и политической полемики», в результате чего «читатели оказываются свидетелями замены языка быта языком политического словаря»;
4) собственно официально-деловой язык письменных директив, совершенно не ясный героям Платонова в силу его чуждости и непонятности политической терминологии [1, с. 172].
Таким образом, в основе своей язык общества в повести «Котлован» – «новояз» – это вымышленный язык для идеального утопического общества, но изуродованный партийной идеологией и партийно-бюрократическими оборотами, в котором слова теряют свой изначальной смысл и означают, зачастую, нечто совершенно противоположное.
К вышеуказанным, на наш взгляд, можно добавить еще несколько источников платоновских «аномалий», о которых пишут другие исследователи творчества писателя:
5) элементы просторечного стиля, язык «простых» людей: как отметила А.А. Газизова, «художественный талант великого писателя растет и крепнет от прикосновения к низкой реальности, к толще народной жизни» [2, с. 55];
6) диалектные слова, «осмысленные по законам “народной этимологии”» варваризмы, а также технические термины [7, с. 234].
Здесь следует отметить, что платоновское «косноязычие», по мнению А. Г. Мухина, может возникать в результате смешения и других стилей. Кроме отмеченного Ю. И. Левиным смешения двух стилей (научного и «лирического»), А. Г. Мухин видит в тексте «Котлована» и одновременное присутствие характерных особенностей двух других стилей: разговорного и ораторского выступления [4, с. 62]. Несмотря на то, что в нашей классификации элементы языка А. Платонова имеют другое определение, с представленной точкой зрения нельзя не согласиться.
Ещё раз подчеркнем, что многие работы о языке писателя останавливаются лишь на проблемах лингвистического спектра, таких, как специфика словообразовательных, фразеологических, лексических аномалий. Мы полагаем, что современные филологические исследования своеобразия языка и стиля А. Платонова должны учитывать художественно обусловленный характер этого «странного языка», который содержит в себе значительный арсенал языковой изощренности и изысканности, связывая его с художественным мироощущением писателя, в частности с проблемой абсурдности языка в тупике утопии. Иными словами, иметь выход на творческую концепцию писателя.
Так, в статье «Фабрика литературы», где раскрывается авторское понимание художественного языка, сам Платонов говорит: «Надо писать отныне не словами, выдумывая и копируя живой язык, а прямо кусками живого языка (“украденного” в тетрадь), монтируя эти куски в произведение. Эффект получается колоссальный, потому что со мной работали тысячи людей, вложивших в записанные у меня фразы свои индивидуальные и коллективные оценки миру и внедрившие в уловленные мною факты и речь камни живой Истории» [5, с. 196]. Для писателя «живым языком» являлся присущий обществу язык, в котором получил отражение современный ему мир, мир эпохи перемен.
Например, трансформация терминов, общеупотребительных штампов как одна из ключевых особенностей идиостиля писателя обращает на себя внимание уже с первых строк повести. Так, использование А. Платоновым в повести «Котлован» сочетания прилагательного неимущее вместо рабочее, пролетарское с существительным движение, как в случае «Рассчитывал принести пользу всему неимущему движению в дальнейшее счастье» [6, с. 106], приводит к разрушению семантики термина.
Общеизвестный политический штамп «элемент» в значении ‘человек как член какой-нибудь социальной группы’, почти не использующийся в современном русском языке, достаточно активен в повести Платонова и в большинстве случаев встречается с определяющим словом: «…старичок кафельного завода и прочие неясные элементы» [6, с. 180]; «если он представится туда жалобным нетрудовым элементом» [6, с. 93]; «Тот закон для одних усталых элементов» [6, с. 94]; «кроме бессознательности в несущемся потоке существования и покорности слепого элемента» [6, с. 182]. Такое частое и обычно трансформированное использование терминов («классовый элемент», «кулацкий элемент») свидетельствует о том, что О. Меерсон называл «семантической несовместимостью разных уровней текста – уровня слова, идиомы и фразы» [3, с. 34]. Следствием этого является следующее: для того, чтобы как-то усвоить смысл фразы, читателю приходится пренебрегать смысловыми отклонениями, то есть заниматься автоматической коррекцией, каждый раз списывая постановку / оговорку на случайность, или, в более широком контексте и глубоком анализе, к осознанию системной аномальности художественной речи А. Платонова в целом. Как отметил О. Меерсон, подобно Сафронову из «Котлована», и сам Платонов дает словам «для прочности два смысла – основной и запасной, как всякому материалу» [3, с. 29].
Таким образом, на стадии восприятия художественного произведения и соединения мира текста и мира опыта читателя, нарушение коммуникативных связей выявляет логический языковой абсурд, выражается актуализация творческого замысла писателя – выражение абсурдности, трагичности существования в «идеальном» мире.
Однако, рассматривая только один источник платоновского идеостиля, исследователи часто оставляют без внимания тот факт, что абсурдность языка героев и повествователя, и в целом всей утопии, возникает из-за намеренно безобразной смеси канцелярского жаргона, советских безграмотных лозунгов и «каких-то чрезмерных и “чрезвычайных” выражений». Иными словами, всех компонентов, перечисленных выше.
Аномальность в «языковом экстремизме» писателя следует также трактовать как отображение языковой ситуации эпохи революции. Проявлением этого в повести «Котлован», новым средством выражения утопичности в литературе стал язык – «новояз», в котором просвечивают реминисценции сталинского проекта строительства социалистической утопии. Это смешение вымышленного и реального «преломляет действительность», то есть позволяет через абсурдность языка передать абсурдность жизненной ситуации 1920–30-х годов.
Аномальный язык А. Платонова, являясь художественным приемом выражения существования в утопической иллюзии, обнаруживает абсурдность самой социалистической утопии. При прочтении возникает ощущение безжалостной, неуловимой абсурдности, исходно присущей платоновскому языку. Все это приводит к закономерному восприятию тотальной «абсурдизации» коммуникативного акта.
В качестве вывода укажем, что художественный язык и стиль А. Платонова является отражением массового сознания, когда каждый отдельный индивид существует с абсурдистским чувством восприятия себя в мире, шатающемся от резкого социального и политического сдвига, мире, находящемся на пороге катастрофической, апокалипсической перемены. Платонову удалось выразить в своем творчестве бессмысленное стремление общества к утопии, сознание народа в подобном абсурдном мире. В этом заключается нарративная стратегия, выраженная через абсурдность языка писателя.
Литература:
Бодин, П. А. Загробное царство и Вавилонская башня : о повести Платонова «Котлован» / П. А. Бодин // Классицизм и модернизм : сб. статей / Тартуский унт.Каф.русской литературы, Стокгольмский ун-т, Ин-т славянских и балтийских языков ; редкол.: И. Аврамец, П. А. Енсен, Л. Киселева и др. – Тарту : Изд-во Тартуского ун-та, 1994. – С. 170–172.
Газизова, А. А. Красота в ранней прозе А. Платонова / А. А. Газизова // Творчество Андрея Платонова : исследования и материалы. Библиография / РАН, Ин-т рус.лит. (Пушкинский дом). – Санкт-Петербург : Наука, 1995. – С. 55.
Меерсон, О. «Свободная вещь». Поэтика неостранения у Андрея Платонова / О. Меерсон // Новосибирск, Изд-во "Наука". – 2002. – 122 с.
Мухин, А. Г. «Бытие в тупике» : аномальность в языке повести А.Платонова «Котлован» / А. Г. Мухин // Русская словесность. – 2001. – № 1. – С. 62.
Платонов, А.П. Фабрика литература / А. П. Платонов // Октябрь. – 1991. – № 10.
Платонов, А. П. Ювенильное море: Повести, роман / А. П. Платонов. – М.: Современник, 1988.
Сухин, Н. И. Книги XX века : русский канон / Н. И. Сухин. – Москва : Независимая газета, 2001. – С. 234.