Эссе на тему: Классический либерализм победил или исчез?

Свобода есть открытый путь как ввысь, к сияющим вершинам, так и вниз, к зияющим безднам. Границы свободы полагаются как внутренней природой человека, так и миром, который предоставляет ему более или менее строго очерченное жизненное пространство, где, в свою очередь, каждому отмерено определенное «пространство свободы», на которое другие не вправе посягать. Стремясь к свободе, человек каждый раз обнаруживает, что она целиком определяется императивами и границами свободы других членов общества, т.е. границами, которые устанавливает не он сам. Возможно, именно этим постулатом руководствовался И. Кант, когда формулировал один из ключевых составляющих категорического императива: моя свобода кончается там, где начинается свобода другого человека, точнее говоря, свобода всех остальных членов общества.
Общеизвестно, что люди часто выходят за пределы нравственных запретов, нарушая права и свободы других членов общества. Поэтому там, где не работают нравственные нормы, в силу вступает, как говорил С.Л. Франк, «холодный и жестокий мир права с присущим ему узаконением эгоизма и грубым принуждением» [1]. Другими словами, когда теряются внутренние табу, внутренняя цензура, в силу должны выступать внешняя цензура - закон. А он под силу только сильному государству, которое не может быть таковым, если оно основывается на сверхабстрактных постулатах либерализма, демократии, прав и свобод человека.
Любое человеческое сообщество, тем более государство, претендующее на пригодность к настоящему и будущему, не может быть жизнеспособным без неких сверхличных идеалов, ради которых каждый отдельно взятый индивидуальный гражданин готов жертвовать своей жизнью (своей свободой).
Как подчеркивал Г. фон Трейчке, «индивидуум может и должен жертвовать собой для нации. Но государство, которое жертвует собой для другого народа, не только не нравственно, но оно противоречит идее самоутверждения, то есть наиболее весомому, что есть в государстве».
Свобода требует от человека напряжения, усилий, самостоятельности, инициативы, способности сделать осознанный выбор и отвечать за свои действия. Это, если хотите, в определенном смысле крест, который не всем под силу нести. Требования о либертаристски понимаемой свободе заслоняют за собой ее многогранность, многоликость, неоднозначность, противоречивость, сопряженность со многими другими общественно-политическими феноменами, институтами, ценностями, такими как власть, авторитет, равенство, справедливость, ответственность, нравственность и т.д. Непредвзятый анализ этих процессов и тенденций показывает, что избыточная вера в человека и человек, предоставленный самому себе, при определенных условиях могут быть просто опасными для остальных людей и даже человеческих сообществ. Если человек — мера всех вещей, и нет над ним какого-либо иного начала, которое выше него самого, то, естественно, его неотступно преследует соблазн сделать категорическим императивом руководства в жизни максиму: «Что хочу, то и делаю». Или же, как утверждал один из героев Г. Маркеса, солдат революции, «мы делаем революцию, чтобы можно было жениться хоть на собственной матери». Ведь можно захлебнуться такой свободой! Таких людей Ф.М. Достоевский именовал бесами — «фанатиками человеколюбия».
Американская писательница и историк Г. Химмельфарб, пришла к выводу: «Свобода тоже развращает, а абсолютная свобода развращает абсолютно». Действительно, свобода, исповедуемая без внутреннего самоограничения, ведет к распущенности. Об обоснованности данного тезиса свидетельствуют те процессы и тенденции в общественной жизни стран Запада. С сожалением приходится констатировать, что она в современных условиях в тех или иных странах, где все еще сохраняется приоритет либеральных ценностей, склонна находить официальное признание и легитимность. Так, следуя идее мессианской миссии США, победивший на выборах президента США в 1976 г. сверхидеологи-зированный Дж. Картер объявил защиту прав человека во всем мире стержневой составляющей внешнеполитической стратегии Вашингтона. В 2015 г. при столь же сверхидеологизированном президенте Б.Х. Обаме эта стратегия приобрела прямо-таки крайние формы. После того, как 26 июня того же года Верховный суд США голосами 5 его членов против 4 легализовал однополые браки на всей территории страны, государственный секретарь Дж. Керри объявил, что теперь США будут добиваться аналогичных прав для представителей ЛГБТ-сообщества во всем мире. Керри констатировал, что выполнение данной миссии поручено специальному посланнику по правам лесбиянок, геев, бисексуалов и трансгендеров.
На основе этих доводов и аргументов можно сделать вывод, что свобода, не знающая пределов, как правило, рано или поздно превращается в свою противоположность, неизбежно ведет к анархии и, в конечном счете, к той или иной форме деспотизма.
Исторически сложилось мнение об органическом единстве либерализма и демократии. Действительно, их взаимосвязь в сознании людей настолько глубоко укоренилась, что как само собой разумеющееся воспринимается понятие «либеральная демократия». В контексте происходящих в мире в целом и на Западе в особенности тектонических сдвигов интерес представляют получающие все более растущую популярность рассуждения о нелиберальной демократии. Эта идея обосновывается, например, известным американским аналитиком Ф. Закариа в книге «Будущее свободы: нелиберальная демократия в США и за их пределами». В самой краткой форме главный тезис книги состоит в развенчании господствующей идеи о тождестве свободы, демократии и либерализма. По его мнению, демократия может быть нелиберальной, поскольку, как показывает опыт так называемых революций в арабском мире, демократические преобразования привели к власти откровенно диктаторские режимы. В этом контексте, возражая известному американскому философу Дж. Дьюи, который в 1927 г. утверждал: «Лекарство от болезней демократии — это больше демократии», Ф. Закариа пишет: «Сегодня нам в политике нужно не больше, а меньше демократии» [2]. Как считает Закариа, нелиберальная демократия, как правило, становится следствием преждевременной демократизации.
Провал так называемых революций Арабской весны и стратегии экспорта демократической революции убедительно свидетельствует о том, что незападный мир в подавляющем большинстве не приемлет ценности, нормы, отношения, правила игры, предлагавшиеся ведущими странами Запада. Метафорически говоря, солнце Арабской весны взошло, когда для самого западного либерализма, вступившего в фазу мутации, наступила осень.
Эти тенденции и процессы свидетельствуют о начале конца той эпохи, в которой либерализм и демократия в западном понимании возникли и эффективно выполняли роль движителей социального, экономического, технологического и политического прогресса. Речь идет, по сути дела, о необходимости переоценки ценностей либерализма, демократии, прав и свобод человека, их системных характеристик, предназначения, места и роли в современном стремительно меняющемся мире.
Обнаруживается, что повсеместное и безразборное внедрение либертаристски понимаемых прав и свобод человека ведет как к беспрецедентному увеличению источников угроз национальной безопасности государства, так и к эрозии условий обеспечения действительных прав и свобод его подданных и граждан. Соответственно, бывают ситуации, когда необходимо обеспечить порядок и безопасность в обществе любой ценой, даже ценой ограничения принципов демократии, прав и свобод. Смертельный грех государственной власти — это слабость. Разрушение государств и вакханалия хаоса на Ближнем Востоке и в Северной Африке, ставшие результатом экспорта «демократической революции», убедительно свидетельствуют о том, что самая тираническая власть лучше анархии и порождаемых ею хаоса, беспредела, насилия, войны всех против всех. Чем больше демократии, чем разнузданнее свобода, тем больше общество нуждается в восстановлении отвергнутых или создании новых табу и принципов. Прослеживается закономерность: чем жестче государственная власть, тем больше вероятность того, что ее крушение чревато анархией и хаосом, проповедуемыми и поддерживаемыми под лозунгами демократии и свободы. И наоборот, чем шире и разнузданнее демократия, защищаемая под лозунгами прав и свобод человека, тем больше вероятность установления жесткой авторитарной власти. Об обоснованности данного тезиса свидетельствуют факты возрастающей ностальгии по авторитарному прошлому в странах, подвергшихся экспорту «демократической революции» со стороны Запада, и роста спроса на диктаторов вроде повешенного по указке американцев Саддама Хусейна и опять же не без участия американцев вероломно истерзанного Муаммара Каддафи.
С учетом этих доводов и аргументов боюсь, что нуждается в определенной корректировке тезис У. Черчилля о демократии, дилемма которой в современном мире состоит в том, что она может быть столь же худшей, как и остальные формы политической самоорганизации народов, и, как это ни покажется парадоксальным, она может стать угрозой основополагающим правам и свободам человека в их истинном, а не в либертаристском понимании. Касаясь вопроса о победе христианства над язычеством (в лице Платона), Ф. Ницше говорил, что «разрушенное стояло выше того, что победило!» [4]. Мы знаем, что эта победа подготовила почву для наступления в западном мире эпохи, которая получила название «темных веков»! Можно допустить, что нынешние слишком рьяные защитники прав и свобод человека в противовес всем ценностям и установкам «золотого правила», искушая людей прогрессом и процветанием, тоже попытаются вести человечество к мраку постлиберального, постдемократического мира. Было бы неразумным надеяться на то, что нам позволено игнорировать такую перспективу, беспрестанно повторяя лозунги демократии, прав и свобод человека.